— Где, Сорсель сказал, у него лежит табличка?
Вопрос Марины вернул его к текущим задачам.
— В восточном крыле. — Грант немного подумал и указал направо: — Туда. И… вот еще что. Кажется, он говорил искать Горгону. Для тебя это имеет какой-нибудь смысл?
— Горгона была чудовищем, женщиной, у которой вместо волос змеи, вместо зубов клыки, а вместо рук медные когти.
— Какая-то жуткая, уродливая стерва.
— Она — воплощение всего того, что пугает мужчин в женской сексуальности. Один взгляд на нее мог обратить тебя в камень, — произнесла Марина, сопроводив свои слова взглядом, который был недалек от упомянутого эффекта.
Они пошли по коридору, открывая каждую дверь, мимо которой проходили. Кажется, этой частью дома пользовались нечасто — в спальнях лежали голые матрасы, ванны в ванных комнатах были наполнены одной только пылью, зато предметы, выставленные здесь, являли собой настоящие сокровища. Тут находились не столько скульптуры, сколько керамика — вазы, амфоры, кувшины и чаши фантастически разнообразных форм. Чернолаковые герои на изогнутых боках сосудов бились с тенями своих противников. На стенах висели картины в тяжеловесных золотых рамах: длинные портреты, изображение на которых было больше реального. Грант принялся осматривать их в поисках Горгоны. Кажется, ни одна из замеченных им женщин под описание не подходила. Дамы в облаках невесомой ткани склоняли головки, нисколько не стесняясь своей наготы, и дожидались занятых в битвах доблестных героев. Один из мужчин, сидя верхом на крылатом коне, поражал копьем создание, казавшееся кошмарным гибридом льва, козла и дракона. Грант позвал Марину.
— Вот это?
— Это химера. Согласно мифам, горгоны были ее тетушками.
— Семейное сходство заметно. Ты что-нибудь нашла?
— Нет.
Они добрались до конца коридора. Почти всю стену занимал огромный портрет, выполненный в полный рост, но изображенную на нем женщину никак нельзя было назвать чудовищем. Кожа у нее была бледна, словно лед, а взгляд голубых глаз пронзителен. Она была облачена в шлем с навершием в виде шпиля и пластинчатый серебряный нагрудный доспех, а в руках держала копье и затейливо украшенный щит. Грант решил, что это Великобритания, хотя и удивился, что француз захотел повесить такую картину у себя в доме.
— Может быть, на каком-нибудь из горшков, — предположила Марина. — Я их все не проверяла. А вдруг…
Крики на лестнице заставили ее замолчать. Через миг по ступеням застучали шаги. Грант обернулся.
— Посмотри на картину, — сказала Марина.
— Не хотел бы тебя расстраивать, но, боюсь, проблемы у нас совсем с другой стороны.
— Посмотри на картину, — настойчиво повторила она. — Щит.
Шаги раздавались все ближе — по меньшей мере идут двое, решил Грант. Они постояли на площадке внизу, и Грант услышал приглушенные голоса — люди совещались. Он неохотно посмотрел туда, куда указывала Марина. Щит находился почти на высоте его лица, да так близко, что он сначала не увидел ничего, кроме отдельных мазков серой и белой краски, и только потом разглядел изображение. В центре щита, выбитое в металле, но явно живущее своей жизнью, проступало женское лицо, словно задыхавшееся от нехватки воздуха. Гадюки извивались вокруг головы, а изо рта, словно кинжалы, торчали изогнутые клыки. Однако страшнее всего было выражение этого лица — выражение бесконечной, невыразимой ненависти. Грант ощутил, как холодеет у него все внутри при взгляде на одно только изображение.
— Женщина на картине — Афина. Когда Персей убил Медузу Горгону, он отрезал ее голову и принес богине, а та укрепила голову на свой щит. Это как раз Горгона.
Грант схватился за затейливо украшенную раму и оторвал картину от стены. Обозначая потайную дверь, по гладкой стене бежала тоненькая щель, а маленькая замочная скважина приглашала вставить ключ.
— Скорее! — воскликнула Марина.
Один из преследовавших их людей, похоже, остался обыскивать второй этаж, а другой продолжал подниматься наверх. Грант слышал, как поворачивают шаги, — человек внизу добрался до площадки между этажами.
— Дай мне пистолет.
Грант вручил Марине пистолет, потом достал из кармана ключ Сорселя и вставил его в замочную скважину. Механизм плавно провернулся. Грант услышал щелчок и толкнул дверь.
Петли заскрипели, и звук негромким эхом отозвался в коридоре. Грант на секунду замер, опасаясь, что его могли услышать. Потом решил, что сейчас уже поздно об этом беспокоиться. Он навалился плечом на дверь и толкнул посильнее. Она отошла с визгом протеста. Вся надежда на то, что их не заметят, пропала, но дверь все же была открыта.
— Давай! — крикнул Грант.
Потянув за собой Марину, он нырнул в дверной проем, и в этот миг шквал пуль разорвал воздух в коридоре. Противник прятался за углом лестничной площадки и, просто выставив оружие, палил наугад. Горшки и вазы рассыпались в облака красной глиняной пыли, а на доспехах нарисованных героев появились настоящие пробоины. Грант и Марина вдвоем, навалившись, закрыли дверь — как раз вовремя, потому что по ней тут же застучали первые пули. Дверь задрожала, но ни одна пуля не пробила ее насквозь. И только теперь Грант повернулся, чтобы посмотреть, куда они попали.
Сначала ему показалось, что они в часовне. Марина была права, когда решила, что комната оформлена как внутреннее помещение миниатюрного храма. По обеим сторонам высокого узкого помещения шли коринфские колонны, верх комнаты украшали рельефные фризы, и Марина заподозрила, что это не репродукции. В дальнем конце комнаты под двускатной крышей Сорсель, похоже, установил целый фронтон классического храма, украшенный сценами с участием мраморных богов. В нишах между колоннами прятались высокие шкафчики со стеклянными дверцами — нижняя половина каждого содержала ящички, верхняя — полки, стонущие под грузом скульптуры, керамики и мелкой пластики. Некоторые из шкафов были очень высокими, и в углу стояла лестница, позволявшая добраться до верхних полок. Окон не было, но весь потолок оказался застеклен, словно в теплице или в зимнем саду.