Затерянный храм - Страница 50

Они разбрелись, выбирая дорогу среди деревьев. Даже в тени воздух был теплый, но Грант ощущал себя неспокойно. Надо было смотреть на землю, чтобы определить, где ее копали, но он все больше бросал взгляды по сторонам. Джексон, словно кабан, топал и ворочался в кустах справа. Из-за шума ничего другого нельзя было расслышать, и одно это уже заставляло Гранта нервничать. Он настороженно оглядывался.

Ага. Деревья почти полностью закрыли вид, но вдали слева мелькнуло нечто, напоминавшее крашеную стену. Грант позабыл о своих страхах и припустил вниз по холму в ту сторону.

Заросли стали реже, и Грант оказался на небольшой прогалине. Она напоминала поле с огромными кротовыми ямами — кругом высились курганы вырытой земли, и было очевидно, что они простояли так не один год. Их склоны покрылись травой и дикими цветами, а на вершине одного из курганов даже выросло небольшое дерево. На краю поляны стоял покосившийся деревянный сарай, дверь его болталась открытой.

— Сюда! — В тишине голос его прозвучал неуютно громко.

«Вдруг кто-нибудь еще услышит? — подумал Грант. — Впрочем, какая теперь разница? Джексона давно уже услышали бы».

Американец с шумом вывалился на прогалину, сломав по дороге три низко расположенные ветки. Наверное, ему тоже было не по себе — Грант заметил, как, выходя из зарослей, тот прячет «люгер» в карман брюк. Карман красноречиво оттопырился.

Джексон заглянул в пустой сарай:

— Похоже, кто-то побывал тут раньше нас.

— Наверное, жители деревни сломали замок и забрали инструменты.

— Ну и ну! — Джексон с негодованием покачал головой. — Неудивительно, что красные имеют здесь такой успех.

— Им нечего есть, — жестко ответил Грант. — У них уже шесть лет нет нормальной еды. А теперь они стали мячом в международном матче, и их отфутболивают от одной страны к другой. Им же приходится выживать изо всех сил. Именно поэтому коммунисты здесь так популярны. Только они предлагают местным людям надежду.

Джексон с недоверием посмотрел на него:

— Ты что, спятил? Такое нельзя говорить. После того, что случилось на Лемносе, надо считать, что красные висят у нас на хвосте.

— Да, они умеют появляться в самое…

Грант резко развернулся, выхватывая револьвер. Но было слишком поздно. На другой стороне поляны чей-то глаз уже щурился в прорези прицела.

Рид и Марина сидели лицом друг к другу за длинным столом в библиотеке, их разделял бруствер из книг. Принадлежащая Риду половина стола была усыпана скомканными листами бумаги с полузаполненными таблицами, списками, схемами, зачеркнутыми строчками и какими-то художественными эскизами. Марина напротив него ограничилась одной-единственной книгой, листком бумаги и остро заточенным карандашом. И, в отличие от Рида, на ее листке почти ничего не было записано.

Она вздохнула — после такого вздоха собеседник должен спросить, что случилось. Копна белых волос напротив нее так и осталась склоненной над книгами и записями, и слышалось только поспешное шуршание грифеля по бумаге.

— Так все запутано, — произнесла Марина, решив действовать более открыто.

Над книгами показались очки Рида в черепаховой оправе.

— Простите? — встрепенулся он.

То ли он до чего-то докопался, то ли просто забыл, что Марина сидит рядом с ним, — она не поняла.

— Я перелистываю «Одиссею», просто чтобы посмотреть, не найдется ли подсказки — куда Одиссей мог отправиться со щитом.

— Историки и филологи не одно столетие пытались нанести на карту странствования Одиссея, — ответил Рид. — Это невозможно.

— Почему? — удивилась Марина.

Рид надел на ручку колпачок и отложил в сторону здоровенный том труда «Миносский дворец», который мешал им видеть друг друга. Он рассеянно сдвинул очки на кончик носа:

— Как вы думаете, кто написал «Илиаду» и «Одиссею»?

— Если вы ходили в школу в Греции, то ответ на этот вопрос только один: Гомер. — Она рассмеялась. — Пембертон тоже дразнил меня. Он говорил, что это ловушка и поэмы на самом деле никто не писал. Он утверждал, что это результат многовековой устной традиции, передаваемой поэтами из поколения в поколение и меняемой при передаче. — Голос ее погрустнел. — Пембертон объяснял, что искать в этих поэмах первоисточник так же бесполезно, как смотреть в лицо младенца, пытаясь разглядеть там черты его прапрапрадеда.

— Это Пембертон так считал. Я с ним не согласен. Не думаю, что несколько поэтов могли сочинить такие вещи. Мне кажется, требуется один ум, единое видение, чтобы создать что-нибудь столь блестяще целостное. Но нет никаких сомнений, что поэт или поэты (я не утверждаю, что «Илиада» и «Одиссея» написаны одним и тем же человеком) использовали огромный объем информации. Необъятный запас мифов, семейных историй, народных преданий, воспоминаний и традиций. Некоторые эпизоды в поэмах имеют сверхъестественную точность — реки, которых Гомер никак не мог видеть, потому что к его времени они превратились в болота, оружие и доспехи, которые вышли из употребления за полтысячелетие до того времени, когда он создавал поэмы. Вы видели шлем с клыками кабана, который Шлиман раскопал в Микенах? Этот шлем был подробно описан Гомером.

Наверное, Рид заметил, что Марина слушает его невнимательно; он покачал головой и поправил галстук.

— Извините. Возвращаясь к Одиссею, хочу сказать, что поэт черпает сразу из многих источников. И похоже, он все их использовал и все перемешал. В одних эпизодах «Одиссеи» Одиссей вроде бы плывет по западной части Средиземного моря, в других — он где-то возле Египта, а песни с десятой под двенадцатую наполнены символическими обозначениями — сдвигающиеся скалы, сирены, солнечные острова, — обычно все это ассоциируется с регионом Черного моря. Что совсем никуда не годится! Как он может заставлять нас поверить, что Одиссей — умнейший из греков, в конце-то концов, — поплывет на восток, к Черному морю, пытаясь вернуться домой, на Итаку? — Судя по тону, Риду такая мысль казалась очень обидной. — Наверное, именно поэтому Гомер выражается столь туманно. Ведь дело не в том, что он не знает географии. Когда надо, он точен, как Картографическое управление. Он слепил вместе несколько разных историй и теперь пытается замазать швы между ними.