— На англиканскую службу не очень похоже, — усмехнулся Рид.
К ним подбирался бродячий торговец, увешанный свечами, словно связками лука. Грант бы отделался от него, но Рид поманил мужчину и, немного поторговавшись, отошел с двумя свечами. Одну он протянул Гранту:
— Греки говорят, что, если сжечь ее до конца, она сожжет все твои грехи.
Грант прищурился, глядя на тоненькую свечку:
— А больше они не станут?
Толпа затихла. На вершине холма, в двери церкви, появилась искорка. Она на миг замерла, потом разделилась на две, а потом еще и еще — она переходила из рук в руки, и новые и новые свечи загорались от нее.
— Огонь привозят на лодке из Иерусалима, — прошептал Рид. — Каждый год патриарх Иерусалимский входит в храм Гроба Господня, к могиле Христа, и там сам собой возжигается священный огонь. Патриарх зажигает от него свечу и передает огонь пастве.
— Мне это все напоминает фокусы. У него небось в кармане штанов зажигалка.
— Может быть.
Рид, кажется, опять не слушал ничего, кроме собственных мыслей.
— Удивительно, однако, думать, что и в древности жители острова ждали, пока лодка доставит им священный огонь. И вот прошло три тысячи лет, а мы делаем то же самое.
Грант порылся в памяти. Ему показалось, что за последнюю неделю он выучил истории больше, чем за все предыдущие тридцать лет жизни.
— Вы про ритуал с огнем? Это когда они на девять дней погасили весь огонь?
— Да-да. Что интересно — согласно одному из источников, этот ритуал должен был очистить остров после эпизода, о котором я вам раньше рассказывал. Тьма была временем скорби, символической смерти во искупление убийства мужчин. А потом к ним прибыл огонь, который символизировал новую жизнь и возрождение.
— Пратолаос, — вдруг вспомнил Грант. — Первый человек, заново родившийся в пещере.
— Не слишком отличается от истории другого человека, который был погребен в пещере и ожил.
Рид замолчал — к ним обернулся стоявший впереди мужчина, кряжистый крестьянин в плохо сидящем костюме. Грант уже приготовился услышать упрек, но сосед лишь улыбнулся и протянул свою свечу, наклоняя ее к свече Рида. Фитили соприкоснулись, свеча Рида подхватила пламя и засветилась. Вниз побежал шарик расплавленного воска.
— Христос анести, — сказал крестьянин.
Христос воскрес.
— Алитос анести, — ответил Рид.
Воистину воскрес.
Приветствие и ответ на него порхали вокруг них в толпе, словно мотыльки летней ночью. Рид повернулся к Гранту, протягивая ему свечу:
— Христос анести.
— Как скажете.
Грант зажег свою свечу и теперь держал ее на отлете, стараясь не капать воском на ботинки.
— Вам неловко?
Грант смущенно хмыкнул:
— Неловко. Не знаю, грехи ли я сжигал, оправдывался ли за женщин, убивших мужей, поклонялся ли Иисусу или взывал к Пратолаосу.
Рид улыбнулся:
— Да, вы все правильно поняли. Но огонь нельзя держать у себя. Вы должны передать его дальше.
Грант повернулся. Огоньки разошлись широко вокруг — большинство свечей у него за спиной уже горели. Одна только, кажется, не была зажжена. Грант потянулся к ней. Две свечи соприкоснулись, несколько раз стукнулись друг о друга в неловкой вежливости и наконец утвердились одна подле другой, чтобы пламя могло перепрыгнуть.
— Христи анесту, — коверкая слова, пробормотал Грант.
Женщина притянула к себе свечу и подняла ее перед собой. Оранжевый свет осветил ее лицо, а в глазах отразились язычки пламени.
— Марина? — Грант чуть не уронил свечу. — Господи боже мой!
— Воистину воскрес.
Она отвернулась, Грант уже поднял руку, но Марина просто передавала огонек мужчине, стоявшему рядом с ней. Сделав это, она снова повернулась к Гранту. Она плакала и даже в толпе выглядела необычно беспомощной, словно не знала, то ли кинуться на него, то ли убежать.
— Извини за Мьюра, — сказал Грант. — Он… Он просто дурак.
— Я не продавала тебя русским, — ломким голосом произнесла она.
— Я никогда такого не говорил. Но можно понять, отчего Мьюр бесится. Кто-то сообщил красным, куда мы поехали. Жалко, что ты застрелила того русского. Было бы неплохо расспросить его о том, что ему известно.
Он искоса глянул на нее, а она ответила взглядом в упор.
— У него под курткой был пистолет, и он хотел его достать. Ты бы что стал делать?
— Это была табличка.
— Значит, хорошо, что я в нее не попала.
Грант осторожно протянул руку и убрал прядь волос, упавшую на щеку Марины.
Она не стала его останавливать.
— Ну, все это уже не важно. — Над толпой пролетел ветер, и Грант, согнув ладонь, прикрыл пламя свечи. — В святилище ничего нет. Этот след остыл три тысячи лет назад. Он не просто холодный — он замерз в глубинах времени. Можно все здесь бросать и возвращаться на Крит.
Из-за спины послышалось осторожное покашливание. Грант и Марина, обернувшись, увидели Рида — он смотрел на них с виноватым видом.
— Думаю, что след становится теплее.
Марина и Грант с недоверием смотрели на него.
— Как?
Рид покрутил кончик носа.
— Ответ в старинных легендах. — Он улыбнулся. — Надо доверять своему носу.
— Вы уверены, что правильно поняли?
Они стояли в неглубокой долине, где кончалась грунтовая дорога. Место было приятное — тополя и кипарисы затеняли речушку, с журчанием бегущую по долине, а впереди высилось аккуратное квадратное здание в неоклассическом стиле. У Гранта оно вызывало легкие ассоциации со Швейцарией — крытая красной черепицей крыша и сияющие белые стены, двери недавно покрашены, занавески на окнах накрахмалены. Все полезно и практично. Все, кроме царящего в долине запаха — удушающей серной вони тухлых яиц.