— При чем здесь я? Не я же ее похищал.
— Да никто ее не похищал. — Джексон в ярости шагал по комнате. — Она с самого первого дня шпионила за нами для своих советских друзей. А иначе почему мы все время на них натыкались — может, мы пользуемся услугами одной и той же турфирмы? Как они нашли вас на Лемносе? Как они могли найти нас в Афинах, а в доме Сорселя оказаться на полчаса позже нас? Как они так быстро добрались до нас на Змеином острове?
— Не знаю. Но это не Марина. Она шесть лет хранила табличку и никому ничего не говорила.
— Может быть, она не знала ценности этой таблички. Господи! Нельзя было ей вообще доверять. Когда в Вашингтоне узнают, они меня нашинкуют, как капусту, и сожрут с майонезом.
— А если она шпионка, почему она сейчас сбежала? Ведь самое главное — прочитать табличку, а Рид вот-вот это сделает.
По лицу Джексона промелькнул ужас:
— Где табличка?
— У меня в комнате. — Рид наблюдал за перепалкой из безопасного угла. Он казался смущенным, словно гость, вынужденный присутствовать при семейной ссоре хозяев. — Она по-прежнему там. Я проверял десять минут назад.
— Марина думала, что она вернется, — она все вещи оставила в библиотеке.
— Ну это как раз доказывает обратное. Ты, Эйнштейн, думаешь, ей не приходило в голову, что надо оставить ложный след, чтобы задержать нас?
Что-то сработало внутри Гранта. Не успел Джексон позаботиться о том, чтобы защититься, как Грант, преодолев комнату в три широких шага, схватил его за грудки и вздернул над полом. Он впечатал Джексона в стену и принялся трясти, словно крысу. Его охватила ярость — и, отведя голову назад, он изо всех сил ударил своей макушкой Джексона в лицо. Что-то хрустнуло, из носа американца потекла кровь.
— Пусти меня.
— Отпущу, когда извинишься.
Джексон фыркнул, пытаясь втянуть кровь носом.
— За что извиниться? За то, что обидел твою шлюшку-коммунисточку?
Невозможно представить, что сделал бы Грант в следующий миг, но тут раздался стук в дверь. Все трое повернулись туда.
— Не сейчас, — прохрипел Джексон.
Может, он тихо говорил, а может, его за дверью не поняли. Дверь открылась. В коридоре стоял престарелый портье в белой тужурке. Увидев, что происходит в комнате, он переменился в лице.
— Телефон, — прошептал он в полнейшем ужасе. И изобразил телефонную трубку при помощи большого пальца и мизинца. — Мистера Гранта к телефону.
Грант бросил Джексона и побежал за портье, второпях чуть не спихнув его с лестницы. Джексон ринулся за ним. Служащий за стойкой вытаращил глаза, увидев пятна крови на рубашке Гранта, и безмолвно протянул ему трубку. Грант собирался взять ее, но тут протолкался Джексон.
— Это мне звонят.
— Верно. Но я тоже хочу слышать. — Джексон повернулся к служащей: — Есть еще аппарат? — Он поднял обе руки и, изображая телефон, сделал тот же самый рогатый жест, что и портье. — Ики телефон?
Служащая указала на противоположный конец стойки. Она переключила штекеры на коммутаторе и кивнула. Грант и Джексон взяли трубки.
— Это Грант.
Связь была плохая — на линии слышался шум, потрескивание электрических разрядов, но голос звучал ясно и холодно.
— Моя фамилия Курчатов. Ваша подруга у меня. — Сердце Гранта забилось быстрее. Он молчал. — Я обменяю ее на табличку.
Джексон на другом конце стойки закрыл трубку рукой и одними губами произнес:
— Тяни время.
— Ваш друг Бельциг украл табличку.
— Есть и вторая половина. — В голосе возникла опасная нотка. — Более важная. Вы украли ее из дома француза.
— Мы оставили ее в Греции.
Трубка зашипела:
— Ради спасения вашей подруги надеюсь все же, что это не так.
— Вам от таблички все равно никакого проку. Вы не сможете ее прочитать.
— Это мы сами решим, когда вы нам ее отдадите.
— Не могу.
В голосе Курчатова зазвенела сталь:
— Отдадите. Завтра в это же время мы встретимся с вами на пароме в Юскюдар. Вы принесете табличку.
Связь прервалась.
— Ну теперь ты согласен, что Марина на них не работает?
Джексон, кажется, собирался что-то сказать, потом поймал взгляд Гранта и проглотил свои слова. Он повернулся к Риду:
— Как идет перевод?
Рид был мрачен.
— Сегодня утром мне показалось, будто у меня что-то получается. А днем я понял, что точно так же мог бы выдумывать слова сам.
— Мы можем вам чем-нибудь помочь? — спросил Грант.
Джексон затянулся сигаретой.
— Чем же? Если он не может прочитать, то ты и подавно не сможешь. А по мне, так это вообще все один какой-то древнегреческий язык.
Шутка была не новая и даже не смешная, но на Рида она произвела удивительное впечатление. Он вдруг сел прямо, внимательно посмотрел на Джексона и вскочил на ноги.
— Извините, — пробормотал он и выбежал из комнаты.
Джексон и Грант последовали за ним в соседнюю комнату. Оказалось, что профессор стоит на коленках у кровати, роясь среди раскиданных по полу бумажных завалов.
— Что такое?
Он повернул к ним лицо. Его светло-голубые глаза были широко раскрыты, но профессор вряд ли видел своих собеседников.
— Кажется, я понял.
Этой ночью никто не спал. Грант и Джексон по очереди несли караул в коридоре, отбивая атаки сонливости бесконечными сигаретами и чашками кофе. Риду никакие стимуляторы не требовались. Каждый час они стучали в дверь, чтобы спросить, не нужно ли ему чего-нибудь, и всякий раз он взмахом руки отсылал их прочь. Согнувшись над своим столом в круге света, в халате поверх одежды, профессор что-то яростно писал, напомнив Гранту старую детскую сказку про карлика Румпельштильцхена, который трудится всю ночь, чтобы из бумаги и глины добыть золото.