Затерянный храм - Страница 2

Прошло всего несколько секунд, а в воздухе появились и другие парашютисты. Оказывается, самолет вовсе не закончил выброску десанта. Пембертон глянул вниз. Ветер унесет десантников мимо него, но не очень далеко, ему не убежать. Он в ловушке. Не имея другого выбора, он повернул в сторону дворца среди деревьев.

Пембертон взобрался по ступеням, которым исполнилось четыре тысячи лет, и, тяжело дыша, присел у стены. Замыслы Эванса не ограничивались простыми раскопками во дворце, местами он даже пытался восстановить его, и в результате появился комплекс наполовину отстроенных комнат, поднявшихся, словно призраки, над развалинами. Одни посетители были довольны такой наглядностью, другие же считали эту реставрацию оскорблением для археологии. Пембертону, от которого профессия требовала высказывать неодобрение, всегда втайне нравился воссозданный дворец. И ему никогда не пришло бы в голову, что он станет здесь прятаться, спасая свою жизнь. Он повернулся и приподнялся, чтобы выглянуть в окно в восстановленной стене.

Несколько мгновений он питал надежду на то, что парашютисты направятся в глубь острова. И тут он их увидел. Они оказались даже ближе, чем можно было ожидать: за те несколько минут, которые потребовались ему, чтобы добежать до дворца, они освободились от парашютов, собрались вместе и начали спускаться в долину. Пембертон видел, как они растянулись в линию, продвигаясь по залитым солнцем прогалинам между оливковыми деревьями. Он насчитал шесть человек в плотных гладких шлемах и мешковатых зеленых комбинезонах, которые казались не очень удобными для боевых действий. Если бы десантники выбрали дорогу на запад, дворец остался бы в стороне. Но они шли прямо к руинам.

Вдалеке, где-то сзади, раздался скрежет металла по камню. Пембертон в ужасе обернулся, а потом вновь подумал о врагах в долине. Вдруг они его заметили? Нет, парашютисты пропали где-то в тени южной стены, и сейчас он их не видел. Пембертон оглянулся, на этот раз более осторожно. В большом дворе, где древние когда-то плясали на спинах быков, лежал, распластавшись, огромный малиновый парашют, растекаясь, словно кровавое пятно. Ткань колыхалась и извивалась на ветру, а от нее к железному ящику размером с гроб тянулась перепутанная грива черных веревок. Пембертон заметил трещины от удара на гипсовых плитах и ощутил приступ гнева при виде такого бездумного вандализма.

Первый из немцев, унтер-офицер, перелез через парапет и побежал по двору к ящику. За ним последовали остальные десантники; они сгрудились вокруг и стали смотреть, как сержант, встав на колени, открывает крышку. Некоторые солдаты снимали мешковатые комбинезоны, надетые для прыжка с парашютом, являя серую форму и патронташи, а другие разбирали оружие, которое раздавал из ящика их командир.

Но в стороне от солдат наблюдалось еще кое-какое движение. Краем глаза Пембертон увидел человека, который полз слева от него по крыше усыпальницы. Одет он был в белое, голова повязана черным платком — обыкновенный критский крестьянин. Ружье он держал очень осторожно, чтобы не царапнуть им о камни. Оружие выглядело старше владельца; оно, пожалуй, вряд ли использовалось последние полвека, с тех пор, как с острова изгнали турок, но Пембертон сразу понял, что собирался делать с ружьем этот человек.

Археолог выглянул из-за колонны и махнул рукой, чтобы привлечь внимание грека, но не насторожить немцев. Они, кажется, не подозревали об опасности: трое закурили сигареты и стояли, пуская дым, пока остальные раскладывали по вещмешкам снаряжение. Кто-то пошутил, и по двору разнесся громкий смех.

— Ш-ш-ш, — прошипел сквозь стиснутые зубы Пембертон, рискуя собственной жизнью, чтобы остановить грека.

Что задумал этот грек? Немцы почти закончили разгружать контейнер и были готовы выступить. Через несколько секунд они уйдут отсюда, и Пембертон будет в безопасности.

Грек, должно быть, услышал Пембертона. Он резко развернулся, наводя ружье, и широко улыбнулся, узнав англичанина-археолога, человека, в долине всем хорошо известного. На фоне выдубленного солнцем смуглого лица блеснул неровный ряд белых зубов. Грек прижал винтовку к плечу, прищурился, глядя на ржавую мушку, и выстрелил.

Из горла немецкого унтер-офицера фонтаном брызнула кровь, а звук выстрела загрохотал по двору. Грек на крыше усыпальницы отчаянно пытался перезарядить винтовку, дергая тяжелый затвор. Немцы его заметили. Трассирующие очереди вылетели из их автоматов, и в стрелка впился рой пуль. Его отбросило назад, а на плоской крыше остался липкий кровавый след.

Выстрелы стихли. Вдали Пембертон услышал шум битвы за Ираклион, но после рокота «шмайссеров» звуки казались плоскими и невыразительными. Один из солдат кинулся по пологой лестнице на крышу усыпальницы, где лежал мертвый грек. Немец пнул тело, а потом выстрелил еще раз в голову трупа. Пембертон вздрогнул и отодвинулся подальше за прикрывавшую его колонну. Восстановленные Эвансом комнаты едва ли представляли собой что-то большее, чем декорации, и были не глубже, чем фасады городков Дикого Запада на съемочных площадках Голливуда. Солдаты занимали двор, а один был теперь и слева от Пембертона, и ему почти негде было прятаться. Он прижался спиной к колонне и не осмеливался сделать ни одного движения.

Во входном проеме стены шевельнулась тень. Пембертон замер, а потом осторожно выдохнул. Внутрь прошмыгнул крошечный котенок и, стоя в полосе света, пристально смотрел на него.

— Уходи, — одними губами прошептал Пембертон, оглядываясь через плечо, чтобы убедиться, что немец на крыше его не видит.